Прошедшая неделя характеризовалась двумя информационными переполохами. Отрадно, что на сей раз это было и не избиение журналиста или правозащитника, и не массовое убийство, что было бы привычным для современной России. Напротив, это были всего лишь заявления двух общественных персон, занимающих разные позиции, если мерить их «по вертикали», но равноизвестные в России. Первый из них – президент Медведев, сравнительно недавно начавший входить в каждый российский дом через экран телевизора. Второй – один из самых популярных телевизионных журналистов России Леонид Парфенов, который лет пятнадцать уже регулярно гостит опять-таки через телеэкран в огромном количестве российских семей.
Первым потряс общество президент. Непосредственно перед встречей с лидерами парламентских фракций он разместил в своем блоге эпохальное заявление о состоянии политической системы. Тут любопытно не столько содержание заявления (об этом ниже), сколько реакция на него журналистов и иной околополитической братии.
Я узнал об откровениях президента от журналистов, требовавших комментариев по поводу революционного заявления, в котором объявлено о наступлении России в эпоху застоя, а партия власти названа «забронзовевшей». Добравшись до исходного текста, я обнаружил, что ничего революционного в нем нет. На самом деле у нас в России всего лишь «симптомы» и «угрозы». Вот точная цитата: «Не секрет, что с определённого периода в нашей политической жизни стали появляться симптомы застоя, возникла угроза превращения стабильности в фактор стагнации».
Больше в тексте нет ничего, кроме банальных рассуждений о демократии, о том, как она совершенствуется усилиями президента, и об ее светлом будущем в России. Ну, об этой большей части текста никто не вспоминает, ибо он, как обычно, про какую-то другую страну. К этому привыкли и внимания не обращают. А вот процитированное мной высказывания вызвало какое-то непонятное возбуждение.
Между тем, и здесь-то нет ничего. Давайте разберемся. Застой – это отсутствие позитивной динамики, жизнь по инерции. Россия давно миновала это благолепное состояние. Более точный диагноз – деградация. Симптоматичная иллюстрация. К моменту, когда президент Медведев озадачил общество неожиданной эскападой по поводу некоторых проблем политической системы, всю страну лихорадило после зверского массового убийства в станице Кущевская. Выяснилось, что население станицы давно терроризирует преступная группировка, что убийства были и до этого, были изнасилования и избиения людей, что были неоднократные жалобы властям и публикации в центральной прессе. Очнулись только после трагедии. Стали выясняться подробности сращивания власти и преступности. Работают огромные силы следствия, разоблачения следует за разоблачением. И тут, незадолго до заявления Медведева, выступает губернатор Кра
199c
снодарского края и говорит, что все это – происки желтой прессы. И вот вечером после демократических откровений президента России по телевизору зачитывают цитату из Суркова, который от имени президента объявляет, что нет оснований для отставки губернатора, что ему будет оказана всяческая поддержка. Именно это и называется деградацией. Это когда власть не в состоянии обеспечить право граждан на жизнь. И о симптомах говорить поздно. Болезнь в летальной фазе.
А через день новая сенсация: на первом вручении премии имени Листьева, ставший ее первым лауреатом Леонид Парфенов, быстро поблагодарив за награду, достал подготовленный им листок и, отчаянно волнуясь, зачитал свое обращение. У него было одно общее свойство с президентским – запоздалость диагноза. Но, в отличие от президента, Парфенов понимал это и не скрывал.
Текст Парфенова несопоставимо живее и человечнее, на то он и журналист, а не президент-юрист. Но его откровение точно так же возбуждает, когда слышишь его в пересказе или слушаешь суждения о нем. А когда читаешь, обнаруживается, что он также округл, как и текст президента, в нем нет откровений и громких разоблачений, нет жесткого диагноза. Производит впечатление своей афористической точностью лишь последняя фраза, и я не могу удержаться от соблазна процитировать ее: «Журналиста бьют не за то, что он написал, сказал или снял. А за то, что это прочитали, услышали или увидели». Но проблема в том, что фраза эта произнесена перед аудиторией, которая находится вне зоны риска. Сдержанная реакция присутствующих объяснялась не стыдом, а ощущением неуместности происходящего.
Возникает главный вопрос: чем же объясняется то возбуждение, с которым были восприняты оба текста? Мне кажется, дело вот в чем. Россия тяжело больна. Больно общество, больна власть. В обществе и во ласти чувствуют это, хотя и прикрывают страх тяжелой болезни равнодушием, цинизмом, напускной веселостью, бравадой. Но чувствуют, чувствуют болезнь и боятся ее. Они еще не созрели для того, чтобы призвать нового врача. Но они ждут диагноза и хотят услышать его. Ведь названный враг не так страшен, как враг неизвестный.
Россия ждет диагноза, не подозревая, что точный диагноз напугает ее еще больше.